[Win-Julietta]

Интересная статья, заставляющая задуматься

Пишет  ~Ametrine Shadow~:

Личный тюремщик для каждой

Госдума приняла поправку об административной ответственности за домашнее насилие в третьем чтении. Такое впечатление, что мужчинам, уставшим от кризиса, кинули кость, будто собакам: срывайте зло на домочадцах, а не на чиновниках. Да и женщины теперь могут развернуться. «Почему ты не хочешь рожать, — удивлялась одна знакомая, «ведическая женщина», — ведь это очень приятное чувство, когда маленькое существо полностью в твоей власти?» — и улыбалась знакомой улыбкой, какую я раньше видела у доминатрикс после сессии или соседок-алкоголичек, избивающих детей.
Ирина Медведева сообщает: «Родители лучше всех специалистов знают, как им наказывать детей за какой поступок. Не надо их этому учить. Есть родительская интуиция… Я исключаю те случаи, когда родители — изверги и тираны, мы сейчас говорим о нормальных мамах и папах, а их подавляющее большинство»

Это достаточно примитивная манипуляция. Почти каждый родитель считает себя нормальным. Сосед моей бабушки, механизатор-алкоголик, считал себя нормальным: «Я же ребёнка не убил! Он слов не понимает — приходится лупить, но я ему добра желаю». Однако есть градация нормальности: с точки зрения моего отца, этот механизатор слегка перегибал. «Димку Толя прорезиненным тапком до крови бьёт, а я тебя, считай, не бил», — говорил мне отец, непьющий человек, педагог. Он читал в журналах «Семья и школа» и «Воспитание школьников» ту самую Медведеву, развернувшую православную пропаганду ещё в конце восьмидесятых: «Наказывать детей можно, рок-музыка разрушает психику, девочки должны носить юбки». С медведевскими соседствовали статьи священников о телегонии. Всё это публиковалось огромными тиражами задолго до появления массового интернета.

Моя знакомая пенсионерка считает себя нормальной, доброй женщиной. Она рассказывает, что била детей садовым шлангом по ногам, а старшему сыну угрожала бейсбольной битой, когда он «не понимал слова». Один из её сыновей в молодости покончил жизнь самоубийством, другой умер от наркотиков. Её сыновья из моего поколения (так называемого «76-82») — того самого, которое в девяностые почему-то называли «первым непоротым». Когда я в юности прочитала это определение в какой-то газете, мне захотелось придушить автора — в моей первой школе били всех, только я приходила в класс, прикрывая рукавами свитера синяки на запястьях, а кого-то лупили так, что он два дня не мог ходить.

Жаловаться в милицию было бесполезно. И в деревнях, и в шеститысячном райцентре все знали, что милиционеры сами лупят детей («Меня тоже били, и я человеком вырос»). Когда я упомянула при отце конвенцию о правах ребёнка, он рассмеялся мне в лицо: «Это мой дом — я тут что хочу, то и делаю. А вместо прав у тебя должны быть обязанности».

«Батя меня бил и человеком сделал», — ещё не раз я услышу эту фразу от мужчин, любящих похвастаться: «Вчера с друганом сняли шлюху, заставили её ползать под столом и собирать окурки» — или: «Бабу бить надо, чтобы поняла, что я достойный мужчина, не тряпка». Такими людьми их сделали побои. Такими же они хотят воспитать сыновей. А дочери должны пахать по хозяйству и не отсвечивать.

С возрастом я поняла, откуда взялся миф о непоротом поколении. Речь идёт об узкой, практически однопроцентной столичной интеллигентской прослойке и одной десятой, если не меньше, части интеллигентской прослойки областных городов. То есть раньше побои даже в этих семьях считались легитимными, и применительно к этой среде можно говорить о прогрессе. На самом деле ни одного непоротого поколения в этой стране ещё не выросло.

В шестнадцать лет я уйду из дома навсегда, а в восемнадцать поменяю документы, взяв материнскую фамилию вместо отцовской. В двадцать пять, переехав в Москву, напишу повесть о семейном насилии, которую литинститутские преподаватели сочтут слишком радикальной и запретят с ней защищаться (в Литинституте — «творческие», а не научные дипломы).

В детстве я разрывалась между христианскими постулатами, требующими прощать родителей и подставлять вторую щёку, и естественной ненавистью жертвы к агрессору. Феминистская теория оказалась целительной: прощать насилие нельзя, в нелюбви к родителям нет ничего плохого, и нужно максимально дистанцироваться от людей, целенаправленно снижающих самооценку. Мне стало намного легче жить.

Противники феминизма не хотят, чтобы женщинам и детям жилось легче. Медведевы всех мастей с подачи патриархальных мужчин вещают: «Родитель наказывает ребёнка из любви к нему. Родитель таким образом вырабатывает у него отрицательный условный рефлекс к тому, что для ребёнка и окружающих вредно, опасно и безнравственно».

Очень вредно, видимо, было ходить в школу в брюках, особенно утеплённых, особенно зимой. Общественного транспорта в нашей глуши не было, и в свою первую школу я ходила по вымощенному булыжником екатерининскому тракту. Ближайшее водохранилище заболотило местность на сотню километров вокруг, воздух был сырой, и -20 переносились как -30. Но я же девочка и должна носить юбку. Чего там «неудобно» — надеваешь колготки, на них — рейтузы… ах, просто надеть штаны — «гораздо быстрее»? Что ты споришь со мной, неблагодарная свинья? Ах, в юбке неудобно с мальчиками драться? Ты ненормальная, что ли, — девочки не дерутся, пройди мимо, будь выше этого, сейчас оплеух-то надаю!

Очень вредно мыть посуду только за собой: «Две бабы в доме, а отец должен прибираться!»
Чрезвычайно вредно, когда ты, тридцатидвухлетняя женщина, выпиваешь бокал вина в гостях у крёстной и возвращаешься домой не в восемь вечера, а в половине девятого. Страшное преступление, за которое мой отец ударил мать. Больше он её не трогал — дочь врага народа, она была с детства насмерть запугана и слушалась беспрекословно.

Женский гнев может выплеснуться на улицы. Женский гнев — одна из самых страшных для правительства вещей. Женщины припомнят всё: низкие зарплаты, стеклянный потолок, тройную нагрузку, постоянные унижения, проблемы с детсадами и поликлиниками, алименты размером в полторы тысячи рублей. Дети тоже умеют бунтовать, особенно подросшие.

Поэтому женщин и подростков нужно держать в узде. Теперь каждой из нас грозит личный тюремщик. Пока мы молчим, государство может спокойно обирать нас дальше, теша сказками об очередном «нашем Крыме», отдых в котором всё равно не по карману абсолютному большинству россиян. А то ведь граждане могут, как выражается Медведева, «привыкнуть к своеволию» и потребовать изменить внутреннюю политику.

ona.org.ru/post/156637034708/personal-jailer